КАК ЛОВИЛИ ВЗЯТОЧНИКОВ медицинского института. Архивная папка следственных дел СССР

Рассказывает старший следователь прокуратуры Ленинграда младший советник юстиции Валентина  Шмидт. 17 августа 1956 г. в отделение милиции Кировского района Ленинграда явилась гражданка Ермолаева и сообщила об известном ей случае взяточничества в 1-м Ленинградском медицинском институте. Заявительница рассказала, что к ее соседке Гоголе­вой приехали из г. Калининграда девушка и молодой человек, окончившие среднюю школу, с целью поступить в медицинский институт. Через некоторое время Ермо­лаева встретила Гоголеву и поинтересовалась, приняты ли они в институт. Гоголева сообщила, что девушка принята за взятку в 10 000 руб., а юноша, хотя и дал взятку в 8000 руб., не был принят в институт, так как не сдал экзамены. Ермолаева, возмущенная этим сооб­щением, заявила в милицию о происшедшем разговоре. 

В тот же день Гоголева и ее муж были вызваны в милицию и допрошены. Они подтвердили факты, сооб­щенные Ермолаевой. Гоголева показала, что в конце июля к ним приехала их знакомая Верейкина, проживающая в г. Калининграде, со своим сыном Станиславом Кузьмичевым и подру­гой сына — Гелией Казанцевой. Они направили докумен­ты для поступления в 1-й медицинский институт. 5 авгу­ста Кузьмичев не сдал экзамена по химии, в связи с чем его не допустили к экзаменам по другим дисциплинам. Верейкина, получив это известие, расплакалась и рас­сказала Гоголевой, что ее сыну должен был помочь зна­комый врач, работающий в 1-м медицинском институте, фамилию которого она не назвала. Верейкина сказала, что она дала ему взятку в сумме 8000 руб. за поступле­ние в институт ее сына и 10 000 руб. за прием в инсти­тут Гелии Казанцевой.

 Гоголев подтвердил показания своей жены и допол­нил, что через некоторое время после первого разговора Верейкина обратилась к нему с просьбой помочь ей по­лучить обратно деньги. С этой целью по просьбе Верейкиной Гоголев назвался ее мужем и пошел вместе с ней к тому лицу, которое за взятку должно было устроить Станислава Кузьмичева в институт. Так Гого­лев познакомился с Романом Моисеевичем (ни фами­лии, ни должности его он не знал).

 Гоголев указал адрес, где проживает Роман Моисее­вич, описал его внешность, расположение квартиры и вещей в ней, а также рассказал об обстоятельствах встреч с ним. Гоголев дважды был на квартире у Рома­на Моисеевича и однажды встречался с ним на станции метро «Автово». При этой встречи присутствовал Ста­нислав Кузьмичев. Роман Моисеевич сожалел, что не смог помочь сыну Верейкиной поступить в институт, обещая устроить его в другое учебное заведение.

 При второй встрече с Романом Моисеевичем последний вер­нул Верейкиной в присутствии Гоголева 6000 руб.  Немедленно после допроса Гоголевых было установ­лено, что по адресу, названному Гоголевым, прожи­вает ассистент кафедры общей хирургии Роман Моисее­вич Козачинский.

 По указанным фактам было возбуждено уголовное дело о взяточничестве. Оно в первоначальной стадии расследовалось в милиции, а в дальнейшем передано по подследственности в прокуратуру Ленинграда. Веде­ние предварительного  следствия   поручили   мне.

 18 августа на квартире Козачинского был произве­ден обыск. Когда сотрудники милиции подъехали к до­му, где он проживал, из подъезда вышел мужчина, на­поминавший Козачинского по внешности. Его спросили, не он ли Козачинский, тот испуганно заявил, что нет, и пытался быстро уйти. Тогда ему предложили предъя­вить документы. Выяснилось, что это и есть Роман Мои­сеевич Козачинский. При обыске у Козачинского обнаружили 21000 руб. наличными и 7 сберегательных книжек на предъявителя с вкладами на 97 719 руб.

 2.

 В сберегательной книжке № П-16870 с суммой вкла­дов 10 000 руб. оказался листок бумаги, на котором была написана фамилия — Гельфанд, а в сберегательной книжке № П-131 с суммой вклада в 10000 руб. также была вложена записка с именем и отчеством некоей Елены Сауловны.

 Обращал на себя внимание тот факт, что в сберега­тельные кассы вклады были внесены единовременно и больше никаких операций по указанным счетам не про­изводилось. Почти все сберегательные книжки были вы­даны в разные числа июля 1956 года. При обыске были изъяты также 3 записные книжки, книга для записи телефонов и отдельные записки с ад­ресами и номерами телефонов. 

Особенный интерес представляла одна из записок, в которой указывались несколько фамилий с именами, отчествами и адресами. В некоторых случаях в конце фамилии и адреса стояли цифры +10, + 5 и + 2, об­веденные кружками. В левой стороне записи имелся ка­кой-то значок, напоминавший крестик. В качестве примера приведу одну такую запись: «-(-» Маламуд — Черновица Яков ул. Лукьяна Кобельцина Через Володю Пеккер. заяв.  1/VІ  +10».

 В записке упоминался Станислав Иванович Кузьми­чев и Гелия Казанцева, о которых уже имелись сведе­ния, что они дали взятку. Рядом с некоторыми фами­лиями имелись непонятные, на первый взгляд, записи, например «гр. 53 3/У1П — физика». Они, по-видимому, означали номер группы, в которую зачислено лицо, сдающее экзамен, дату и обозначение предмета. Цифры + 10, +5, +2 могли обозначать сумму полученной взятки.

 Среди записок имелись и такие, о которых можно было даже и по внешнему виду сказать, что они испол­нены не Козачинским, а другим лицом. В одной из та­ких записок значилось: «Рабинович Любовь Георгиевна Ж2-39-02 Сима Исааковна № 450». В другой указыва­лись имя, фамилия и отчество некоей Портной, номер группы и расписание занятий.

 Во время обыска в квартире раздался телефонный звонок, Какая-то женщина спрашивала Козачинского. Работник милиции, взявший трубку, сообразил, что эта женщина может иметь отношение к взяточничеству. Поэтому он сказал, что Козачинский болен, и попросил женщину приехать на квартиру, сообщив ей для этой цели адрес, которого она не знала.

 Через некоторое время к Козачинскому явилась Сима Исааковна Рабинович, которая, увидев происходящее, очень растерялась и на вопрос о причине прихода не смогла ничего вразумительного ответить. Поскольку при просмотре документов, обнаруженных у Козачинского, имелась записка с упоминанием Любови Георгиевны Рабинович, а внизу после номера телефона упомина­лась Сима Исааковна, возникло предположение, что и она причастна к взяточничеству. В связи с этим Раби­нович была задержана и доставлена для допроса в от­деление милиции.

 Из допроса Гоголевой выяснилось, что Станислав Кузьмичев не уезжал из Ленинграда. Гоголева сообщи­ла его адрес, и он был вызван для допроса. Кузьми­чев признал, что действительно ему должен был ока­зать содействие в поступлении в институт знакомый его матери Козачинский. Кузьмичев показал, что перед отъездом в Ленинград он слышал от родителей о пере­воде 5000 руб. в Ленинград, но тогда он не знал цели перевода. В Ленинграде он вместе со своей матерью хо­дил в сберегательную кассу, где она внесла на предъя­вительскую книжку вклад в сумме 3000 руб. Из разгово­ра с матерью Кузьмичев понял, что она должна эту книжку отдать Козачинскому.

 Как уже указывалось выше, при обыске у Козачин­ского нашли сберегательные книжки на предъявителя с вкладами в 3000 и 5000 руб. Эти суммы соответствова­ли тем, которые, по-видимому, Верейкина передала Ко­зачинскому. Кузьмичев объяснил, что денег на прожива­ние в Ленинграде у них оставалось всего 200—300 руб., и его мать беспокоилась, как бы ее не обманул Коза­чинский. Перед отъездом матери из Ленинграда Кузь­мичев видел у нее в сумке крупную сумму денег, из че­го сделал вывод, что, по-видимому, Козачинский вернул деньги, так как попытка устроить его в институт не удалась.

 Козачинский подтвердил, что Верейкину он знает как врача и познакомился с ней во время войны в госпитале, где находился на излечении в связи с ране­нием. Последний раз он встретил Верейкину в Ленин­граде незадолго до возбуждения дела. В отношении денежных вкладов по 7 сберегательным книжкам Козачинский утверждал, что это его личные сбережения.

 Что означают записи фамилий на листках бумаги, обнаруженных при обыске, Козачинский объяснить не сумел. Но к этому времени стало известно, что лица, фамилии которых значились в записках, пытались по­ступить в медицинский институт и были допущены к приемным экзаменам. Номера, указанные в записках, означали номер личного дела, а «гр.» — группу, в кото­рую зачислили для сдачи экзаменов поступающего в институт. Расписание экзаменов в записках Козачинского соответствовало действовавшему.

 Шаг за шагом Козачинскому были предъявлены дан­ные, уличающие его в получении взяток, и он вынужден был признать себя виновным, подробно рассказать о совершенном преступлении и назвать тех лиц, у кого брал взятки за оказание «помощи» при поступлении в институт.

 Однако Козачинский не был ни членом приемной комиссии, ни экзаменатором. В связи с этим возникло предположение, что Козачинский вошел в сговор с кем-либо из лиц, имевших непосредственное отношение к приему в институт. Это было тем более вероятно, что Козачинский на допросе назвал члена приемной комис­сии Елецкую, которой он якобы дал 8000 руб. за по­мощь его «клиентам».

 Преподаватели иностранных языков Векшина, быв­шая на экзамене ассистентом, и Вендерович, принимав­шая в этот день экзамен, на допросе показали, что к ним обращалась Елецкая с просьбой оказать снисхождение сдававшим экзамен Маламуду и Казанцевой (Козачин­ский признал, что он от матери Казанцевой и отца Маламуда получил по 10 000 руб.). Однако преподава­тели ответили отказом на просьбу Елецкой. Так как Маламуд и Казанцева отвечали на заданные им вопро­сы очень успешно, то они получили отличные оценки и были приняты в институт на законных основаниях.

 Елецкая признала, что Козачинский, пользуясь их прежней дружбой, несколько раз просил ее за отдель­ных лиц, сдававших вступительные экзамены в институт, в частности за Казанцеву и Маламуда, но она не пред­полагала  корыстной заинтересованности  Козачинского. На последующих допросах Козачинский отказался от своих показаний в отношении Елецкой, заявив, что оговорил ее из мести, так как она как партгруппорг ме­шала его дальнейшему продвижению по службе.

 В процессе расследования были установлены фами­лии преподавателей, принимавших экзамены от лиц, ро­дители которых давали взятки Козачинскому, а также преподавателей, присутствовавших на этих экзаменах. Выяснялись их взаимоотношения с Казачинским.

Лица, принимавшие экзамены по общеобразователь­ным предметам — химии, физике, иностранным языкам — являлись преподавателями средней школы и в институ­те не работали. Козачинский же был ассистентом по кафедре общей хирургии. Общую хирургию в институте изучают на 3 курсе. Поэтому Козачинский по службе не был связан с преподавателями, принимавшими вступи­тельные экзамены.

 Кроме того, занятия по общей хирургии происходили в больнице, где Козачинский работал главным врачом. В институте он бывал редко, в связи с чем со многими преподавателями общеобразовательных предметов не был даже знаком, а с другими поддерживал только официальные отношения. 

3.

 Приняв дело к своему производству, путем допроса сотрудников института я установила, что в период при­емных экзаменов Козачинский приходил в институт все­го один раз за получением заработной платы. В этот раз, как следовало из показаний свидетелей Мелик-Багдасаровой и Елецкой, он обращался к ним с прось­бой о помощи своим «клиентам». 

Мелик-Багдасарова подтвердила показания Козачин­ского о том, что он просил ее похлопотать перед дирек­цией о разрешении Рабинович, получившей на экзамене тройку и поэтому лишившейся возможности поступить в институт, пересдать экзамен. Однако Мелик-Багдаса­рова на просьбу Козачинского ответила отказом.

 Елецкая показала, что Козачинский несколько раз звонил к ней по телефону с просьбой оказать содейст­вие Рабинович-в пересдаче экзамена по химии. Никаких встреч Козачинского с преподавателями и с членами экзаменационной комиссии  (за исключением Елецкой и Мелик-Багдасаровой), а также с ассистента­ми преподавателей в период приемных испытаний я не установила. Проверив счета на имя Елецкой в сберега­тельной кассе, я выяснила, что за летние месяцы она денег в  сберегательную  кассу  не  вносила.

 Ввиду того, что в процессе следствия не было добы­то никаких данных об участии Елецкой во взяточни­честве, к уголовной ответственности ее не привлекли. Поступок Елецкой, просившей об уменьшении требова­ний к Казанцевой и Маламуд, был обсужден общест­венными организациями института.

 Из показаний директора института следовало, что с целью предотвращения возможных злоупотреблений в аудитории во время приема экзаменов, кроме экзаме­натора, присутствовал один из членов экзаменационной комиссии и ассистент преподавателя. Отметки экзаме­нующимся ставились экзаменатором по согласованию с этими лицами. Таким образом, никаких данных об участии во взя­точничестве преподавателей или членов приемной ко­миссии в ходе расследования добыто не было. 

Перед следствием стояла задача — собрать доказа­тельства, подтверждающие или опровергающие дачу взяток со стороны тех, о ком говорил Козачинский. Будучи, допрошена, Рабинович показала, что на съезде хирургов Ленинграда она познакомилась с Козачинским. Поскольку он работал в медицинском институте ассистентом, Рабинович решила обратиться к нему с просьбой помочь ее дочери Любе (Любови Георгиевне) пересдать экзамен по химии, так как на этом экза­мене она получила тройку, в связи с чем не набрала не­обходимой суммы баллов для поступления в институт. Дачу взятки Рабинович отрицала.

 Обнаруженная при обыске у Козачинского записка с номером группы, фамилией и именем дочери Рабинович была направлена на экспертизу, и эксперт-криминалист, исследовав ее, пришел к выводу, что эта записка написа­на Рабинович. Козачинский объяснил, что Рабинович вручила ему за содействие,’ оказанное при поступлении ее дочери в институт, сберегательную книжку на предъявителя со вкладом в 10 000 руб. Эти показания Козачинский подтвердил и на очной ставке с Рабинович. Однако, не­смотря на то, что Рабинович была уличена в даче взят­ки, она продолжала категорически это отрицать.

 Верейкина на одном из первых допросов, отрицая дачу взятки Козачинскому, признала, что она его знает и, находясь в Ленинграде, была у него в гостях. Одна­ко, когда ее ознакомили с показаниями Гоголевой и ее сына — Кузьмичева, она призналась в даче взятки и рассказала при каких обстоятельствах это произошло. В апреле, находясь в Ленинграде, Верейкина встретила Козачинского. Он действительно во время войны лежал в г. Тагиле на излечении в госпитале, где она работала врачом (кстати отметим, что в записке, обнаруженной при обыске у Козачинского, кроме Кузьмичева, упоми­налась некая Таисия Николаевна из Тагила, это и была Верейкина).

 Узнав о месте работы Козачинского, Верейкина по­просила его оказать помощь сыну при поступлении в медицинский институт. Козачинский согласился, но потребовал 10 000 руб. У Верейкиной таких денег не было, и они договорились о 8000 руб. Попутно Верейкина договорилась об оказа­нии такой же «помощи» подруге ее сына Казанцевой.

 Через некоторое время она, вернувшись в Калинин­град, получила письмо от Козачинского, в котором он просил выслать 5000 руб., остальные деньги Верейкина должна была вручить ему в Ленинграде. Вслед за пер­вым было получено второе письмо, из содержания кото­рого стало ясно, что Козачинский попытается устроить в институт и Казанцеву, но за это он потребовал 10 000 руб.

 Верейкина предъявила мне письмо Козачинского и квитанцию о телеграфном переводе на его имя 5000 руб. Оказалось, что Козачинский, кроме просьбы вы­слать 5000 руб., по-видимому, с целью давления на Верейкину, сообщал ей, что «создалась обстановка, когда нужно спешить с броней». В другом письме Козачин­ский писал, что «…с большим трудом достал для Гелии книгу, стоит 10 руб…» (10 руб. обозначало 10 000 руб.). Письма и квитанция были приобщены к делу.

 Из показаний Верейкиной следовало, что мать Гелии Казанцевой согласилась с условиями Козачинского и готова была дать взятку лишь бы устроить дочь в инсти­тут. Поэтому в Ленинград Верейкина и ее сын поехали вместе с Гелией Казанцевой, которая там передала ей сберегательную книжку на предъявителя с суммой вклада в 10 000 руб. Эту сберегательную книжку Ве­рейкина лично отдала Козачинскому. Она пыталась вручить ему еще 3000 руб. наличными, но Козачинский предложил внести деньги в сберегательную кассу на предъявителя, а сберегательную книжку передать ему. Верейкина так и поступила.

 Верейкина подтвердила показания свидетелей Гого­левых, признав, что Козачинский из переданных ему 8000 руб. вернул обратно 6000 руб. после того, как ее сын на экзамене по химии получил неудовлетворитель­ную оценку.

 Гелия Казанцева вначале отрицала знакомство своих родителей с Верейкиной. Однако в ходе допроса Казан­цева изменила свои показания и рассказала, что Верей­кина предложила матери устроить ее, Гелию, в медицин­ский институт через своего знакомого. Перед отъездом мать дала ей 10 000 руб., попросив внести их в сберега­тельную кассу на предъявителя и отдать книжку Верей­киной. На допросе Казанцева указала сберегательную кассу, где был открыт счет на предъявителя и заявила, что приходный ордер она заполнила лично. Все экзамены Казанцева сдала на отлично и без помощи Козачинского ее приняли в институт.

Показания Верейкиной и Гелии Казанцевой подтвер­ждались объективными доказательствами, собранными по делу. В отделении связи по местожительству Козачинского мне сообщили, что он действительно получил пе­ревод на 5000 руб. из Калининграда. В извещении к пе­реводу был указан номер паспорта Козачинского и име­лась его расписка в получении денег.

В сберегательной кассе, куда по словам Верейкиной она внесла 3000 руб., действительно имелись данные об открытии предъявительского счета на эту сумму. Проверкой было установлено, что по одной из сбе­регательных книжек, изъятых при обыске у Козачин­ского, счет на сумму 10 000 руб. открыт именно в той кассе, на которую сослалась Гелия Казанцева. При­ходный ордер   на взнос в сберегательную кассу   10 000 руб. был изъят, и криминалистическая экспертиза под­твердила, что текст и подпись на приходном ордере вы­полнены Гелией Казанцевой. Кроме того, в заключении эксперта указывалось, что письма на имя Верейкиной исполнены Козачинским.

 Мать Гелии Казанцевой полностью подтвердила по­казания своей дочери и Верейкиной. Так были собраны доказательства, устанавливающие виновность Казан­цевой и Верейкиной в даче взяток. Теперь по делу тре­бовалось установить, кто такие «Елена Сауловна» и Портная. Их имена упоминались в записках, обнару­женных при обыске в квартире Козачинского. Елена Сауловна, ответил Козачинский,— это Е. С. Шуйфер, давшая ему взятку в 10 000 руб.; Портная—дочь одного знакомого. Ее отец также дал взятку в 10 000 руб. за содействие в поступлении дочери в институт. Показания Козачинского в отношении Шуйфер требовали тща­тельной проверки, так как последняя категорически от­рицала дачу взятки.

 Было маловероятным, чтобы 10 000 руб. находились у Шуйфер дома. По-видимому, эти деньги хранились у нее в сберегательной кассе, а затем были переведены на предъявителя. В сберегательной кассе, в которой Шуйфер открыла счет на предъявителя (это установили по записке, лежавшей в сберегательной книжке), уда­лось выяснить, что там имелся вклад на имя А. О. Шуй­фер (мужа Е. С. Шуйфер) в сумме 10 158 р. 33 к. Этот счет 11 июля 1956 г. был закрыт. Я осмотрела опера­ционный дневник сберегательной кассы за июль 1956 го­да и установила, что в нем записана операция по за­крытию счета на имя А. О. Шуйфер, а вслед за ней опе­рация по открытию счета № 0761964 на предъявителя на сумму 10 000 руб. Сберегательная книжка со счетом № 0761964 и была найдена при обыске у Козачинского. В этой книжке и находилась записка с упоминанием Елены Сауловны.

 Следует отметить, что в сберегательной кассе при производстве операций вкладчику выдается нумерован­ный жетон, который предъявляется кассиру при получе­нии денег. На приходном и расходном ордерах в углу ставится номер жетона. На расходном ордере, выписан­ном Е. С. Шуйфер по доверенности А. О. Шуйфера, и приходном ордере для открытия счета № 0761964 на имя предъявителя, заполненном старшим контролером сберегательной кассы, стоял один и тот же номер жето­на — 550.

 Допрошенный в связи с этим старший контролер сберегательной кассы показал, что это обстоятельство свидетельствует о производстве операций одного и того же вкладчика без выдачи наличных денег. В лицевом счете Шуйфера имелась доверенность на имя его жены, которая и закрыла счет на имя Шуйфера, открыв од­новременно счет на предъявителя.

 На очной ставке с Шуйфер Козачинский подтвердил свои показания. Однако она продолжала категорически отрицать как знакомство с Козачинским, так и дачу ему взятки, утверждая, что деньги из сберегательной кассы были взяты ею лично и истрачены на покупку вещей.

 4.

 Супруги Шуйфер допрашивались друг за другом, так что исключалась возможность их сговора. Когда А. О. Шуйферу было предложено точно назвать, какие имен­но вещи куплены на эти деньги, то он дал невразуми­тельные ответы, которые расходились с показаниями его жены. В частности, Шуйфер утверждал, что купил для себя лично демисезонное и летнее пальто, материал на костюм, кое-что для жены и дочери, но что именно он назвать не смог. Его жена заявила, что на деньги, взя­тые со сберегательной книжки, они приобрели меховую шубу для нее, зимнее пальто дочери и т. д., но не назвала предметов, указанных ее мужем.

 Что же касается записки с упоминанием в ней фами­лии Портной, ее адреса, номеров группы и личного дела и расписанием экзаменов, то при проверке в 1-м меди­цинском институте выяснилось, что сведения, содержа­щиеся в записке, соответствуют действительности.

 Отец Людмилы Портной, отрицая знакомство с Ко­зачинским, уверял, что он никого не просил оказать содействие в поступлении его дочери в институт, тем более за взятку. На вопрос, знал ли он номер группы, в которую бы­ла записана его дочь для сдачи экзамена, номер ее лич­ного дела в институте и расписание экзаменов, Портной ответил утвердительно. Все эти сведения, по его сло­вам, он записал на клочке бумаги, эту записку никому не отдавал, но где она находится в настоящее время ему не известно.

Портному была предъявлена записка, написанная им. Он был также ознакомлен с протоколом обыска у Ко-зачинского в той части, где говорилось об обнаружении записки, в которой упоминалась его дочь. Тогда Порт­ной заявил, что записку писал лично он, но Козачин­ский ему не известен, и ему непонятно, каким образом эта записка могла попасть к нему. Портной утверждал, что записку он писал лично для себя, чтобы иметь воз­можность узнать по телефону о результатах экзаменов его дочери.

 — Но,  если записку вы писали для себя, то  зачем же указали полностью фамилию, имя и отчество дочери?

 Портной смутился и явно растерялся. Он очень не­уверенно объяснил, что   когда делал эти записи,   то не отдавал отчета в своих действиях. В записной книжке Козачинского, изъятой при обыс­ке, были указаны фамилия, имя, отчество, адрес и теле­фон Портного. Он ознакомился с этой записью, но ни­чего не ответил.

 Выслушав зачитанные ему показания Козачинского, в которых последний признал получение от него взятки, Портной все же продолжал это отрицать. Криминалистическая экспертиза подтвердила, что записка с вышеуказанными записями, найденная при обыске у Козачинского, выполнена Портным.

 На очной ставке с Козачинским Портной признал, что знает Козачинского как покупателя магазина, где он работал директором, и рассказал, что однажды, ког­да Козачинский пришел за покупками в магазин, он по­просил выяснить результаты сдачи экзаменов его до­черью в 1-м медицинском институте. Козачинский прось­бу выполнил, но за это он, Портной, якобы взятки не давал. Однако виновность Портного в даче взятки была установлена изложенными выше доказательствами.

 Таким же образом, как и в отношении Верейкиной, Казанцевой, Портного, Шуйфер и Рабинович, были соб­раны доказательства, изобличающие и других взятко­дателей. Виновные во взяточничестве были осуждены к раз­личным наказаниям.