«ТЕПЕРЬ ХОЧУ И НЕ МОГУ ЗАПЛАКАТЬ». Воспоминания о друге — поэте и журналисте Евгении Муравлеве

Фото из архива. Евгений Муравлев — справа. В центре — Александр Максаков

Совсем недавно, разыскивая в журнале «ВОЛГА 21-й век» статьи Н. Шаталиной, я натолкнулся на фамилию Евгений Муравлёв. В голове закружился хоровод мыслей: «Как же так, ведь он умер…», «Может, однофамилец?», и много других. Когда же я внимательно ознакомился с содержанием – это оказалась статья Ивана Пыркова о моём друге, да, друге Евгении Муравлёве, — «Ещё живое в мире есть», с подборкой его стихов.

С Евгением, или как мы в то время к нему обращались по-свойски – Женькой, мы познакомились примерно в 1978 году в редакции нашей районной газеты «Знамя коммунизма», так тогда называлась сегодняшняя «Воложка». Я принёс в редакцию материал для ежемесячной полосы «Страница народного контроля». В «предбаннике» редактора я с ним и столкнулся.

Первое, на что я обратил внимание – это его глаза. Немного грустные, они внимательно смотрели на собеседника, в них видна была какая-то невысказанность и тоска. По чем? Было непонятно. В дальнейшем, при более близком знакомстве, я понял причину этой грусти и тоски.

Помню наши беседы о поэзии, наши споры…. Однажды мы поспорили, можно ли из анекдота сделать рассказ? Нет, утверждал он – анекдот, он сжат, он не может быть длинным, иначе потеряется соль. Не договорившись,  заключили пари. И где-то через два, три дня я принёс в редакцию свой короткий юмористический рассказ «Неудавшееся свидание», написанный на тему популярного в то время анекдота, который заканчивался словами: «Да не нужны мне твои спички!». Первой начала читать секретарь-машинистка. Она громко смеялась. Проходящий мимо Женя услышал этот смех, зашёл и уже сам прочитал рассказ. «Согласен. Ты выиграл это пари»,- заключил он.

Когда Женя готовил к выпуску свой сборник стихов «Светлые дубравы», он очень беспокоился, часто заменял в нём стихи, или вообще по какой-то причине исключал из сборника. В общем, волнений было много. И вот, сборник напечатан, один из первых экземпляров он подарил мне. Стихи были до краёв наполнены такой лирикой, столько в них было души, что порой на глаза набегали слёзы! Это были не стихи – а обнажённые душа и сердце. После их прочтения мне пришла в голову мысль – сделать для Жени экслибрис. И я сделал. На линогравюре было изображено стилизованное сердце на фоне мишени.

И на самом деле у него было такое ранимое сердце. А причина грусти и тоски в его глазах, душевной боли заключалась в том, что на его родине – в Балашовском районе — с его первой женой остался их общий сын, общаться с которым ему приходилось редко. Он целый год ждал отпуска, чтобы поехать на родину – к сыну.

Возвращался в Маркс через неделю, опустошённый, сам не свой. Потерянный, с невидящим взглядом, он бродил по городу, заходил ко мне, с болью жаловался на бывшую жену, которая не позволяла ему встречаться с сыном. Потом редактор направлял на реабилитацию в больницу Саратова. Оттуда Женя возвращался бодрым и почти здоровым.

Любил он с гражданской женой Ларисой Важениной, которая также работала в районке, в выходной день поудить рыбу. Далеко они не ходили, ловили на Воложке, зайдя далеко в воду. Потом он рассказывал – сколько они поймали, и какой был клёв, причём, в отличие от других рыбаков, не преувеличивал. Я видел его уловы – они засоленные, вялились на их балконе.

Удивляла его работоспособность. Мне кажется, стихи он сочинял беспрерывно. В его квартире была большая картонная коробка, наполненная его рукописями со стихами. Его жена, Лариса, пыталась сортировать их, раскладывая по темам, однако это было невозможным – его единственной темой была любовь к Родине, к людям. О работоспособности: «Среди ночи будит меня Женька, рассказывала Лариса, и говорит: послушай, какие стихи я сочинил во сне», и начинает читать их.

Недавно я перелистывал подшивки нашей районной газеты и натолкнулся на такое его короткое стихотворение:

2

Любимая, хорошая, спаси!

До нашей встречи доживу едва ли,

Любовью врачевали на Руси,

Любовью на Руси не убивали.

 

Вот выпал снег…

Стал ярче краснотал,

Закат алеет, словно поле маков.

Я тридцать лет, слепец,

прохохотал,

Теперь хочу и не могу заплакать.

 

Вот такие пронзительные, высекающие из глаз слезу, писал он стихи. А любимым его поэтом был Николай Рубцов.

Видно, чтобы прекратить его ежегодные душевные терзания, после посещения своей родины, заботясь о его душевном здоровье, Лариса уговорила его уехать в Чебаркуль – на её родину и место прежней их работы. Там Евгений устроился работать в газету «Чебаркульская правда». Некоторое время мы с ним переписывались, но потом по какой-то причине связь прекратилась. Я узнал о его смерти от его коллеги, журналиста С. Гайсина.

Светлая память тебе, Женя!

Александр Максаков, г. Маркс Саратовской области

(для «Хроник и комментариев»)

***

СТИХИ  ЕВГЕНИЯ МУРАВЛЕВА 

Плач земли

Я не какой-нибудь там

Злобный диссидент

Что значит на Руси –

вероотступник.

Но я боюсь – такой придет

момент,

Что нас как мух,

Прихлопнет и пристукнет.

 

Уж слишком мы забились в

города.

Не руки – языки свои

мозолим.

Друзья мои, хотя бы иногда

Вам снится поле?

Золотое поле…

 

А мне не спится. Где-то

журавли

Тоскуют… А у нас опять

буранит.

Да как же так? –

Вчерашние крестьяне,

Не слышим плача дедовской

земли

 

Осинник забивает чернозем,

Овес с пшеницей путают

ребята.

А мы живем,

А мы еще ползем

На этажи –

На третий. На девятый…

* * *

Зеленая звезда

Еще горит зеленая звезда

И на пригорках пахнет

земляникой,

но выводок пугливой утки

дикой

Уже не помнит тихого гнезда.

 

Уже отрозовел свое кипрей,

И долгих зорь пронзительнее

свежесть.

И с каждым днем на

вырубках все реже,

Короче перекуры косарей.

 

И вспыхнет страх,

Что я уж опоздал

Косить траву и биться над

строкою.

Но выйду на крыльцо и

успокоюсь –

еще горит зеленая звезда!